Мы для европейцев интересны и неизвестны. Наряду с традициями Византии в иконах четко видны традиции западно-европейского искусства.

Есть единичные экземпляры, которые все-таки нашлись. На тыльной стороне икон были штампики и надписи, которые и помогли им вернуться.

У меня была своя система опроса местных жителей, план, карты, на которых были указаны все церкви района. Чиновники рапортуют: «церкви в деревне нет». Я туда еду – церкви действительно нет. Зато на кладбище есть каплица. А в ней – уникальные ценности. Вот в могильной каплице в деревне Ляховцы на двери даже замка не было – она запиралась на прутик, а внутри – икона XVII века. Разве могли мы оставить ее там?

Наши летние экспедиции начинались с того, что всю зиму я «копила»… молочные бутылки. Я не сдавала их, а собирала в мешки от картошки. К лету набиралось мешков 10–15. Мы их сдавали – это и были деньги на питание в экспедиции. В ту пору это искусством не считали, а нас упрекали, что проедаем бюджет, ездим неизвестно где, привозим неизвестно что.

То, что в музее – то и спасено. И сейчас храмы делают копии с этих икон. Вот для деревни Ляховцы, например, малоритский мастер создал когда-то икону, сейчас она хранится в нашем собрании. А современный иконописец сделает с нее копию для местного храма. Считается, что и первообраз, и список с нее имеют одинаковую духовную силу.

Просто так отдал в дар. Он их подобрал когда-то в 1970-е годы прошлого века на Гомельщине, в Калинковичах. Иконы выбросили из разрушенной часовни. Даже несмотря на сетования жены, что для картошки в машине места не хватает, забрал 4 иконы. Четверть века они хранились у него дома, а потом пенсионер отдал их музею. Мы долго его расспрашивали, он спокойно отвечал: «Да, я понимаю, что на стоимость этих икон можно купить квартиру в Минске, но я хочу их подарить».

Вот икона из древни Ялово, Пружанского района (на фото вверху). С одной стороны отсутствует живописный слой – он срезан, потому что икона служила столешницей – на ней хлеб и сало резали. Нашла я ее случайно – разговариваем мы со священником, чай пьем, а на столе скатерть как-то странно топорщится. Я под нее рукой – а там лузга (скос между полем и ковчежцем иконы – Sputnik). Попросила скатерть поднять – а это бывшие царские врата. Две створки соединили вместе. Разумно. А священник местный за этим столом кушал…

Иконописцы использовали иконографические схемы как византийские, так и западно-европейские, а некоторые иконы написаны по образцам из Киево-Печерской лавры.

Для итальянцев стало настоящим откровением, что у нас был очень распространен образ Богоматери Римской, так называемой Богоматери Снежной – культ Матери Божьей распространялся на Беларуси под влиянием католической церкви.

Начиная с XVII века на территории современной Беларуси стали создаваться иконописные артели. Каждый мастер работал над своим «участком» – кто-то готовил щит, кто-то его левкасил (покрывал специальным грунтом, состоявшим из мела, размешанного на рыбьем клею с добавлением льняного масла – Sputnik), другой мастер делал живопись «личную» – писал лики и руки, третий работал над «доличной» живописью – рисовал одежду, фоны, четвертый золотил.

Это редкое везение для исследователей, когда икона подписана и датирована. Она помогает в атрибуции других икон. Это своего рода эталон, отталкиваясь от которого можно отслеживать и как меняется толкование и подходы.

Иногда просили помочь местные райкомы партии. С теми же Ляховцами как было – рота солдат оцепила кладбище, а в это время колхозники сидели в клубе на организованном по нашей просьбе собрании. Местные жители всегда сопротивлялись. И они правы – это их дедов, прадедов иконы. Но обеспечить сохранность всему этому, увы, в сельской полуразрушенной церкви невозможно. К тому же, тогда все это имущество считалось собственностью Министерства культуры БССР. Оставить памятник на разграбление мы не могли. Сколько было уничтожено, украдено и уже навсегда утрачено.

На многих белорусских иконах женщины одеты не в традиционные хитоны и мафории, а в платья, характерные для XVII–XVIII веков, а то и в одежды, очень похожие на наши национальные.

Наши иконописцы очень творчески, в соответствии с местными представлениями, перерабатывали византийские и западно-европейские традиции. Вы только представьте – XVII век, уже принята брестская уния, существует униатская церковь. Как православный художник мог показать свое отношение к враждебным религиозным персонажам? Проще всего – одеть его в одежды иноверца. Так на иконе с сюжетом «Усекновение рук первосвященнику Афонию» из Малориты иконописец изобразил его в чалме.

На иконе Сошествие Иисуса во ад изображены стражники – румяные, в латах, будто сошедшие с парадного шляхетского портрета. И уж совсем недопустимое для иконографии – на иконе есть тени. Например – шляхетская сабля отбрасывает тень. А ведь на иконе все бестелесное. Не может там быть теней. А на белорусской – может.